– Вы задержали подачу фрикасе на пять минут, молодой человек, - раздраженно проговорил мистер Бэртом, и выражение его высокомерного лица с седыми бачками стало ещё высокомернее. – Я надеюсь, что с уткой вы не допустите такого, если дорожите вашим заработком за сегодняшний прием.

Кшиштоф униженно кивнул и выругался про себя в спину закрывавшему дверь разогревочного цеха Бэртому: «Мерзкий белорубашечник, напыщенная английская жаба, да чтоб ты подавился своей уткой! Хотя нет, пусть твои хозяева подавятся уткой, а ты – её костями от объедков, ха-ха!» - мрачно поправил он себя, хотя это было не совсем справедливо, потому что настоящими «белорубашечниками» были хозяева дома. Эти устроили настолько грандиозный прием, что даже нанятые слуги «невидимых цехов», которые не сталкивались с гостями, обязаны были на время приема надеть выданные им специально ради такого случая ливреи из настоящей ткани. Самую же большую ценность на взгляд каждого, кто видел эту ливрею, представляли собой овальные пуговицы в серебряной окантовке, обтянутые нежно-голубым шелком. Когда Кшиштоф выскочил из общей душевой, где вся нанятая на одну ночь прислуга проходила общую дезинфекцию под струями пара и горячей воды, смешанной со средствами от вшей, блох и прочей заразы, и, дрожа от холодного воздуха нижних помещений дома, пробежал в раздевалку, то прежде, чем начать одеваться в уже дожидавшуюся его ливрею, добрых три минуты стоял в одном белье и со смутным трепетом гладил блестящий бледный шелк, обводя указательным пальцем овал пуговицы сначала по часовой стрелке, а потом – против неё. Сколько было потрачено денег на прием – да и насколько богатыми были хозяева дома – Кшиштоф даже и представить себе не мог. Это же какое расточительство – использовать ткань для одежды слуг, с которыми гостям не придется и столкнуться, и которых никто не увидит, а значит – не сможет и оценить богатство хозяев. Впрочем, в этом и заключалась разница между аристократией нового времени и старой гвардией – быть настолько богатыми, что в своем чванстве не заботиться о том, увидит ли это кто-нибудь или нет. Им не было нужды свидетельствовать перед всеми свои деньги, достаточно было их иметь и ими пользоваться. Впрочем, Кшиштоф Пшебздински, сын польских эмигрантов новой волны, имевший два полиэстироловых комбинезона на все случаи жизни, не делал разницы между теми и этими, и только удивлялся, как смогли эти люди достать столько одинаковых пуговиц на все ливреи...